вздыхают и тихо ругаются про себя взрослые мужчины. Вперед идет караван еврейских переселенцев, пока не достигнет Адена.
Там золото евреев покупает арабские корабли, которые режут тупыми просмоленными носами бирюзовые массы волн, сильный непрекращающийся бриз надувает бурые выцветшие паруса, звучат гортанные команды капитанов. На кораблях пахнет смолой, рвотой, мочой, соленым морским запахом, тяжелым духом немытого тела. Медленно переваливаются на крутых волнах корабли, проходя Баб-Эль-Мандеб, где темная зелень Индийского океана меняется на бирюзу Красного моря. Здесь рыщут пиратские корабли, быстрые, низкие, страшные. Они окружают крутобокие аденские суда, часть евреев попадает пиратам в плен. Целые семьи со всем нехитрым скарбом своим, с маленькими детьми становятся их добычей. Но и здесь неутомимый рав Саадия Мадмони, новый Моше Рабейну, призывая Господа и читая молитвы, выкупает своих соотечественников из рук пиратов. Измученные, исстрадавшиеся от болезней, качки, плохой пищи и жаркого солнца, прибывают 50 еврейских семей из Сана’а в Египет.
Здесь некоторые евреи, которых страшат высоты, и на дороге видятся ужасы, остаются в гостеприимной портовой Александрии, со слезами на глазах провожая корабль в Яффо, увозящий смельчаков, которые, презрев все, продолжают свой путь в Святой Иерушалаим. А на корабле сотни уст тихо шепчут слова древнего псалма Давидова
«Если забуду тебя, Иерусалим, отсохнет правая рука моя, прилипнет язык мой к гортани, если не вспомню я тебя, о, Город Святой»
И плещет в борт сизая волна Средиземного моря. И идет корабль из Александрии в Яффо, по тому самому пути, по которому в древности глубокой ходили корабли финикийские, и киттимские, и кархадские, везя товары и невольников из стран Запада и Востока, по которому плыли, плывут и вечно будут плыть по Средиземноморью возмутители спокойствия и авантюристы, седые старцы и безбородые юноши, пленительно-дивные девы и уродливые старухи.
Яффо. Порт. День отчего-то пасмурный и неприветливый, встречает евреев. Выгрузка на берег, дети испуганно смотрят на родителей, те – в едином порыве – падают на колени и целуют землю, не в силах поверить, что они, после полугода мытарств, прибыли в Эрец Исраэль. Смуглые горбоносые потомки уроженцев этой земли, через тысячелетия изгнания, через убийства, уничтожение, унижения – возвращаются в Сион. Они плачут и радуются одновременно. Полгода вместо сорока лет. А через почти 70 лет эти сорок лет сократятся для следующих поколений йеменских евреев в несколько часов полета. И через почти 70 лет они точно так же припадут к земле, о которой молились многие столетия, и точно также будут плакать их женщины, и с удивлением взирать на это черными печальными глазами их дети.
Иерусалим принял йеменских братьев плохо.
Год был 1882. Город страдал от перенаселения. От недостатка пресной воды, которую здесь доставали в колодцах, и к лету она становилась смрадной и зеленоватой. От банд бедуинов, которые вились мошкарой вокруг полуразложившегося трупа Города. От разбойников из соседней деревни Силуан, расположившейся недалеко от Мусорных ворот вниз по склону Масличной горы, там, где долина Йосафата, где зимой течет мутный поток Кидрон, где многочисленные устья погребальных пещер могут рассказать археологу о существовании еврейского некрополя времен Давида и Соломона, где сбегают вниз ряды могильных еврейских плит. Силуан славился своими разбойниками – крепкими и выносливыми, умевшими карабкаться по стенам и влазить ночью в сонные окна. А еще славился Силуан своими вкусными овощами и крупными куриными яйцами, которые приносили на продажу арабы на иерусалимский базар. Такая вот двойная репутация была у этой деревеньки.
Местные евреи были вынуждены платить силуанцам 15000 золотых монет, чтобы те «охраняли» еврейской кладбище на Масличной горе. Сегодня подобную охранную службу любят нести бедуины в Негеве.
Квартал Шилоах – вид со стороны раскопок Города Давида
Эти же евреи, жители «старого ишува» города, представители самой славной и самой чудовищно бедной еврейской общины в мире, встретили йеменцев недоверчиво.
«А кто вы такие?» – спрашивали с недоумением эти гордые потомки испанских сефардов и польских ашкеназов, с недоумением взирая на смуглых, до черноты обгоревших на солнце, йеменитов, чьи босые стопы приобрели за время Исхода твердость камня, чья одежда износилась и стала похожа на тряпье, чей непонятный говор не был похож ни на чеканный идиш, ни на мелодичный ладино.
И тогда великий раввин Саадия Мадмони приказал, чтобы принесли ему живого барана, и – в совершенстве владея искусством резника – произнес все соответствующие молитвы, и говорил с животным, успокаивая его, и быстрым движением острого ножа зарезал животное именно так, как предписывает Тора. Да так ловко, как никто из местных резников не умел! И тогда поверили евреи иерусалимские, что к ним пришли из далекого южного Йемена их братья.
А ведь и сегодня, порой, так же недоверчиво относятся наши израильские евреи к любым новым репатриантам, придирчиво выискивая в них изъяны, и до конца не веря, что это братья их по вере и крови вернулись в Сион, как было обещано пророкам и как говорил Господь:
«Как проверяет пастух стадо свое в день пребывания его среди овец своих удалившихся, так разыщу Я овец Моих и спасу их из всех мест, где были рассеяны они в день облачный и туманный. И Я выведу их из народов, и соберу их из стран тех, и приведу их в землю их, и буду пасти их на горах Йисраэйля, при потоках, и во всех поселениях этой страны. На пастбище добром буду пасти их, и в горах высоких Йисраэйля будет выгон их; там возлягут они на выгоне добром, и на пастбище тучном будут пастись в горах Йисраэйля. Я буду пасти овец Моих и Я буду укладывать их на пастбищах, – слово Господа Бога! Исчезнувшую разыщу, и угнанную возвращу, и раненую перевяжу, и больную укреплю… Я буду пасти их по справедливости».
Однако, даже если бы и хотели несчастные иерусалимские евреи принять братьев своих из Йемена как можно приветливей и радушней, в маленьком и сонном Иерусалиме не было места для вновь прибывших сынов Израиля. Внутри стен лепились друг к другу дома, над которыми надстраивали – вопреки всем архитектурным правилам – дополнительные этажи из подручного материала. Теснота и вонь внутри стен были ужасны. Все, кто мог накопить мало-мальски приличную сумму денег, стремился перебраться в новые кварталы за стенами – но там тоже не было места. Несчастным ничего не оставалось, кроме как заселить древние погребальные пещеры на склоне Масличной горы. Там, среди могил, среди мусорных куч, в условиях, которые не может себе представить современный, избалованный цивилизацией, человек, поселились несчастные йеменские евреи. Кто знает, вспоминали ли они горшки с жирной бараниной, которая пахнет так вкусно и остро, видели ли они во снах высокие многоэтажные дома Сана’а, стоящие на высоком плоскогорье среди голубовато-серых горных вершин, кто знает.
Погребальные пещеры в скале долины Иеошафата
И тогда йеменитам помог человек, чье имя навсегда останется в истории Иерусалима. Звали его Исраэль Дов Фрумкин. Этот человек достоин отдельного рассказа, и мы еще поговорим о нем, когда поведаем читателю историю улицы Хавацелет. А пока скажем лишь, что этот человек, пламенно и сильно любивший свой народ и свой город, основал специальный фонд помощи йеменским репатриантам. Еще один благородный и верующий человек – Боаз А-Бавли, еврей из Ирака, пожертвовал братьям из Сана’а довольно обширный кусок земли на Масличной горе – неплодородный, покрытый камнями и комьями глины, но это была та земля, на которой на деньги фонда, названного Довом Фрумкиным «Эзрат Нидахим» – «Помощь отверженным», возвели несколько длинных одноэтажных домов, и евреи Йемена основали новое поселение рядом с Иерусалимом, невдалеке от арабского Силуана. Назвали его Кфар Тейманим («Йеменская деревенька») или Кфар Шилоах – по названию источника, бьющего в долине Иосафатовой. Именно у этого источника возник Иерусалим более 4000 лет назад, через водоводную шахту Шилоаха ворвались в крепость воины Давида, прозрачная и вкусная вода его питала еврейскую столицу все то
